01.07.2009 в 18:47
Пишет anahata:Очень интересная статья про самураев)
статья
Все вассалы, находящиеся на службе у сёгуна или под командованием провинциальных даймё составляли огромную регулярную армию и принадлежали к одному классу – букё. Они стали известны, как буси (воины) или военные вассалы (мононофу, васарау). После 1869 года их стали называть сидзо-ку (бывшие военные), а во всём остальном мире они сохранили прежнее название. Это название перешло во многие языки и обычно переводится как «слуга» (самураки, самурай).
В древности титул «самурай» присваивался лидерам вооружённых кланов севера, а также воинам-аристократам, принадлежавшим к императорскому двору (госодзосамурай). Впоследствии этот термин (уже в видоизменённом состоянии – самурай. Более точно его можно перевести как «тот, кто служит») стал обозначать всех воинов, которые имели право носить дайсё, находились на службе у своего господина.
Когда-то давным-давно эти воины были обычными бродягами с большой дороги, не гнушавшимися грабежом, насилием и разбоем, между которыми они собирали и тренировали новые военизированные отряды. Они угоняли скот, грабили проезжавших купцов, насиловали чужих невест, за что на них была объявлена властями своеобразная охота. Тем не менее к периоду Токугава эти сомнительные личности преобразились и стали демонстрировать те качества, которые делали их либо культовыми фигурами, либо объектами презрения и ненависти – точка зрения при этом зависела от хрониста. Самураев называли как грубыми пешками в политической борьбе, так и воплощением многочисленных добродетелей и достоинств. А по сути самураи являются примером того, что может произойти с человеком, фанатично приверженным какой-либо идее, особенно в том случае, когда выясняется, что идея является не такой уж и благородной.
Самураи беспрекословно подчинялись приказам своего господина и эта слепая преданность делала их как жертвами истории, так и героями. Значительная часть вины лежит на хозяевах самураев, т.к. именно они ответственны за промывку мозгов самураям и за злоупотребления властью букё.
На поле боя вассал находился в прямом подчинении у своего хозяина, исполнял его приказы и пресекал любые попытки к отступлению. Если хозяин принимал решение совершить ритуальное самоубийство, чтобы избежать плена, вассал исполнял роль его помощника (каймаку), который должен был избавить своего господина от долгой предсмертной агонии, отрубив ему голову одним ударом меча. Обычно вассал убегал с головой своего хозяина, чтобы враги в соответствии с обычаями той эпохи не смогли сделать из нее военный трофей, однако достаточно часто он позволял своему господину избежать пленения. Вассал мог надеть на себя его доспехи и, пустившись вскачь, увлечь за собой врагов; или же переодетый в костюм своего хозяина, позволял отрубить себе голову другому вассалу, за которым враги пускались в погоню, в то время как их господин получал возможность незамеченным скрыться с поля боя.
Если вассал получал приказ от своего хозяина сражаться до конца, он делал это без колебаний; либо, если ему разрешали, он мог последовать древнему обычаю тех воинственных племен, члены которых никогда не сдавались в плен по собственной воле. С незапамятных времен японские воины всегда предпочитали смерть пленению.
Если, например, защитникам осаждённого замка становилось ясно, что скоро они не смогут держать оборону, то они убивали женщин и детей, поджигали последний оборонительный оплот, а затем лишали себя жизни. Исключение из этого правила было только одно – личная просьба господина сберечь его потомство для дальнейшей мести.
Если на поле боя воин осознавал, что его усилия тщетны, а поражение неминуемо, то он имел право отступить в ближайшую укромную рощу и сделать сэппуку на глазах у врагов (которые очень часто принимали участие в этом ритуале).
К этому времени в феодальной Европе выработался «этический кодекс» взаимоотношений с военнопленными, который включал в себя самые различные правила поведения, принятые тогда в воюющих друг с другом странами. Япония же была отгорожена от мира и, соответственно, не могла принять этот кодекс или выработать свой: феодальные обычаи и взгляды на коллективную ответственность в Японии сохранялись дольше всего и с большим презрением они относились к чужим военнопленным, что особенно проявилось в войнах XIX и XX столетий.
Когда же сами японцы попадали в плен, то как правило впадали в состояние полного отчаяния и самоуничижения или же постепенно проявляли согласие к сотрудничеству с теми, кто захватил их в плен, что при отсутствии отдавшего соответствующие приказание командира ученые объясняют следствием готовности принять позор, а значит, и к любому предательству.
Вся японская военная этика была унаследована от личных взаимоотношений между господином и его вассалом, когда последний расценивал любою атаку на господина как личное оскорбление и стремился покарать обидчика во что бы то ни стало. Все клановые культуры содержали концепцию кровной мести, официальной вендетты, которая в военной культуре Току-гава стала ритуалом с тщательно организованными нормами и процедурами. Воин, чей хозяин стал жертвой любого оскорбления или считал себя таковой, варьировавшегося от процедурной небрежности до грубого слова, от покушения на жизнь до реального убийства, брал на себя обязательство отомстить за поруганную честь своего хозяина, даже если на это требовались долгие годы. Такое обязательство приобретало особую силу в тех случаях, когда хозяина убивали или же заставляли совершить самоубийство. Древнее конфуцианское правило, согласно которому человек не может жить под одним небом с убийцей своего отца, японские законы и обычаи интерпретировали в пользу лидера клана, считавшегося отцом для всех его членов. Отказ от выполнения этого священного обязательства означал полное бесчестье, поскольку если тот, кто сумел за себя отомстить, почитался всеми как человек чести, то слабому человеку, который даже не попытался покарать убийцу своего отца или своего господина, оставалось только бежать из родных мест; с этого момента он подвергался всеобщему презрению. Месть (катаки-ути) считалась свершенной согласно ритуалу лишь после того, как голова врага была положена к ногам хозяина или в случае смерти последнего на его могилу.
Как член буси вассал должен был быть готов служить своему господину главным образом как воин, что требовало от него полного отсутствия страхов и сомнений по поводу использования оружия. Поэтому вся воинская философия построена на концепции полного пренебрежения к собственной безопасности и даже жизни, которую воин, кстати, согласно клятве передавал в распоряжение своего хозяина.
Бусидо предписывало самураю действовать по приказу не раздумывая и не мешкая, его роль была только деятельной – думали «за него» другие люди, в частности, господин. Чтобы помочь воину преодолевать любые мысленные помехи, вызванные естественным страхом смерти, его учили думать о себе как о человеке, чья жизнь не принадлежит ему самому, — излюбленная тема в японской классической литературе, где самурай часто изображается в качестве трагической фигуры, пойманной в сеть культа смерти, к которому он сохраняет слепую преданность независимо от возможных последствий. Бусидо по сути являлось кодексом смерти: воин всегда должен быть готов к внезапному и трагическому концу – вся его жизнь и служба являлись постоянным об этом напоминанием.
Презрительное отношение к смерти воспитывалось у японских воинов с самого детства: детей выставляли на зимний холод и заставляли стойко переносить жару, им поручали сложные задания, отправляли ночью на кладбища и лобные места. Будущий воин должен был выносить физическую боль без малейшего признака эмоций, а всё его обучение сводилось к подготовке к ритуалу сэппуку.
Ритуальное самоубийство, как высшая форма проявления власти человека над собственной судьбой и непоколебимой отваги перед лицом смерти, являлось одной из главных привилегий японских воинов. Оно зарождалось как простой акт самоуничтожения на поле боя, цель которого состояла в том, чтобы не попасть живым в руки врага. Со временем оно переросло в церемонию, совершать которую имели право только члены букё, при этом неукоснительно соблюдая все тонкости этикета, подразумевавшего присутствие помощника и свидетелей, чья основная задача состояла в том, чтобы придать церемонии социальный характер. Причины совершения ритуального самоубийства, не всегда напрямую связанного с желанием воина до самого конца сохранять полную власть над своей судьбой или стремлением последовать за умершим господином, в годы относительного мира, наступившего в эпоху правления дома Токугава, несколько размылись. Так, например, к основным причинам добровольного самоубийства военная классика того времени причисляет чувство вины, вызванное ощущением собственной неадекватности, которое могло быть обусловлено недостойным или небрежным поведением либо ошибкой в выполнении обязательства перед господином. Данная форма самоубийства была известна как со-куиу-си. Другой распространенной причиной самоубийства являлся гнев к врагу, который не мог найти своего выхода (мунэн-бара, фунси). Воин также мог убить себя, чтобы таким образом выразить свой протест несправедливому отношению к себе господина или чтобы заставить его пересмотреть какое-либо решение. Такое самоубийство называлось канси. Среди основных причин недобровольного или вынужденного ритуального самоубийства те же самые источники называют проступок, который воин мог загладить, лишь приняв активное участие в собственном наказании в соответствии с законами, регулирующими его особый статус в обществе. Одной из причин совершения данной церемонии мог быть прямой приказ господина, недовольного действиями своего вассала, хотя он мог отдать его и в том случае, если хотел избавить своего вассала (либо самого себя) от ответственности за какой-то поступок.
На практике члены воинского сословия совершали ритуальное самоубийство при помощи специального лезвия, использовавшегося для разрезания той части тела, которая считалась вместилищем человеческой жизни и источником его энергии, — нижней части живота (хара). Используя свой короткий меч (вакидзаси) на поле боя в ранние периоды, а позднее специальный нож, размер и форма которого могли варьироваться в зависимости от конкретных обстоятельств, воин одним быстрым движением слева направо разрезал себе живот по горизонтальный линии, а затем если у него еще оставалось достаточно сил, делал дополнительный вертикальный разрез, направленный к горлу, либо начав его заново от середины первого, либо просто продолжая его. Цель первого горизонтального разреза изначально состояла в том, чтобы длинным клинком рассечь нервные центры в области позвоночника. Второе дополнительное движение клинка было нацелено на аорту.
Поскольку такая сложная траектория разреза не могла гарантировать быструю смерть, со временем вошло в обычай при совершении этого ритуала использовать постороннюю помощь. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчиненных (если рядом не было специального человека, назначенного властями). Как уже говорилось ранее, его обязанность состояла в том, чтобы обезглавить будущего самоубийцу, после того как последний закончит ритуальный разрез и предложит свою шею. Когда эпоха непрерывной межклановой борьбы ушла в прошлое и военная простота древних обычаев сменилась стремлением к скрупулезному соблюдению сложных правил внешних приличий, его роль постепенно становилась все более значительной, пока он не превратился в формального палача, который часто сносил с плеч голову своей добровольной жертвы, даже не дожидаясь, когда несчастный сам нанесет себе первый удар.
Любой человек, который подобно буси полностью примирился с идеей собственного самоуничтожения, способен превратиться в необычайно опасного воина, всегда готового отдать свою жизнь на поле боя. Получив приказ от своего непосредственного начальника, любой буси, достойный носить такое звание, должен был исполнять его без секундного колебания. Поскольку его противник обладал такой же абсолютной преданностью, то их поединок обычно превращался во взаимное убийство. Потому в крупномасштабных сражениях военачальник часто был вынужден полагаться не столько на доблесть своих воинов, сколько на их численность или, в исключительных случаях, на собственный талант стратега — область, в которой достигли высот лишь немногие из японских лидеров.
Энергия, с которой прекрасно обученные воины раннефеодальной эпохи рвались в бой, стала нарицательной. В мирное время она проявляла себя в высокомерном, презрительном отношении к представителям всех остальных общественных классов, а также в истерической тенденции неадекватно реагировать даже на вымышленные признаки «недостатка уважения» к своей персоне, превращаясь таким образом в хладнокровных убийц. Эти дегенеративные признаки были обусловлены тщетностью и общей бессмысленностью существования самураев, по сути, представлявших собой паразитирующий класс в периоды продолжительного мира, когда представители «угнетенных масс» (то есть все остальные классы) скрывали ненависть и презрение под маской вынужденной услужливости. Подобострастие и услужливость самурая по отношению к своему непосредственному начальнику в клановой структуре представляли собой яркий контраст с его высокомерием и нескрываемым презрением к простолюдинам, которых, согласно статье 71 уголовного кодекса (Осадамэгаки), он имел право разрубить мечом на месте в том случае, если какой-то несчастный, независимо от пола и возраста, вел себя недостаточно уважительно или даже в манере, показавшейся самураю «неожиданной». Однако в целом его привилегированное положение в обществе не могло скрыть того факта, что он тоже стал заложником системы, которая давила на него не меньше, чем на остальных. Поскольку воины «подчинялись неписаному своду сложных церемоний, их свобода была в высшей степени ограничена. Им не дозволялось свободно мыслить и тем более действовать в соответствии со своей собственной волей.
Положение воина в пределах его родного клана или того клана, куда он был определен своим законным господином, оставалось практически неизменным. Только исключительные обстоятельства могли освободить самурая от его обязательств, сделав его воином без хозяина (ронин). Предписания, изданные ещё Хидэёси, жестко ограничивали любые изменения в статусе вассала, и эти положения были еще больще ужесточены Иэясу. Воин, который самовольно развал свои отношения с кланом, не мог быть принят в ряды какого-либо другого клана. Более того, лидеры всех кланов были обязаны вернуть такого самурая к его прежнему хозяину либо ответить перед военными властями за неподчинение закону. В случае, если самурай пытался затеряться среди крестьян, система коллективной ответственности (гонингуми) могла навлечь большие несчастья на ту деревню, где скрывался беглец.
Таким образом, куда бы самурай ни поворачивался, он видел, что все пути закрыты для него, дабы гарантировать, что он будет прочно привязан к позиции, отведенной ему в пределах социума.
По материалам издания «Тайны древних цивилизаций. Самураи» / Ратти О., Уэстбрук А.; пер. с англ. Д. Воронина. - М.: Изд-во Эксмо, 2006. ISBN 5-699-04611-9.
источник
URL записистатья
Все вассалы, находящиеся на службе у сёгуна или под командованием провинциальных даймё составляли огромную регулярную армию и принадлежали к одному классу – букё. Они стали известны, как буси (воины) или военные вассалы (мононофу, васарау). После 1869 года их стали называть сидзо-ку (бывшие военные), а во всём остальном мире они сохранили прежнее название. Это название перешло во многие языки и обычно переводится как «слуга» (самураки, самурай).
В древности титул «самурай» присваивался лидерам вооружённых кланов севера, а также воинам-аристократам, принадлежавшим к императорскому двору (госодзосамурай). Впоследствии этот термин (уже в видоизменённом состоянии – самурай. Более точно его можно перевести как «тот, кто служит») стал обозначать всех воинов, которые имели право носить дайсё, находились на службе у своего господина.
Когда-то давным-давно эти воины были обычными бродягами с большой дороги, не гнушавшимися грабежом, насилием и разбоем, между которыми они собирали и тренировали новые военизированные отряды. Они угоняли скот, грабили проезжавших купцов, насиловали чужих невест, за что на них была объявлена властями своеобразная охота. Тем не менее к периоду Токугава эти сомнительные личности преобразились и стали демонстрировать те качества, которые делали их либо культовыми фигурами, либо объектами презрения и ненависти – точка зрения при этом зависела от хрониста. Самураев называли как грубыми пешками в политической борьбе, так и воплощением многочисленных добродетелей и достоинств. А по сути самураи являются примером того, что может произойти с человеком, фанатично приверженным какой-либо идее, особенно в том случае, когда выясняется, что идея является не такой уж и благородной.
Самураи беспрекословно подчинялись приказам своего господина и эта слепая преданность делала их как жертвами истории, так и героями. Значительная часть вины лежит на хозяевах самураев, т.к. именно они ответственны за промывку мозгов самураям и за злоупотребления властью букё.
На поле боя вассал находился в прямом подчинении у своего хозяина, исполнял его приказы и пресекал любые попытки к отступлению. Если хозяин принимал решение совершить ритуальное самоубийство, чтобы избежать плена, вассал исполнял роль его помощника (каймаку), который должен был избавить своего господина от долгой предсмертной агонии, отрубив ему голову одним ударом меча. Обычно вассал убегал с головой своего хозяина, чтобы враги в соответствии с обычаями той эпохи не смогли сделать из нее военный трофей, однако достаточно часто он позволял своему господину избежать пленения. Вассал мог надеть на себя его доспехи и, пустившись вскачь, увлечь за собой врагов; или же переодетый в костюм своего хозяина, позволял отрубить себе голову другому вассалу, за которым враги пускались в погоню, в то время как их господин получал возможность незамеченным скрыться с поля боя.
Если вассал получал приказ от своего хозяина сражаться до конца, он делал это без колебаний; либо, если ему разрешали, он мог последовать древнему обычаю тех воинственных племен, члены которых никогда не сдавались в плен по собственной воле. С незапамятных времен японские воины всегда предпочитали смерть пленению.
Если, например, защитникам осаждённого замка становилось ясно, что скоро они не смогут держать оборону, то они убивали женщин и детей, поджигали последний оборонительный оплот, а затем лишали себя жизни. Исключение из этого правила было только одно – личная просьба господина сберечь его потомство для дальнейшей мести.
Если на поле боя воин осознавал, что его усилия тщетны, а поражение неминуемо, то он имел право отступить в ближайшую укромную рощу и сделать сэппуку на глазах у врагов (которые очень часто принимали участие в этом ритуале).
К этому времени в феодальной Европе выработался «этический кодекс» взаимоотношений с военнопленными, который включал в себя самые различные правила поведения, принятые тогда в воюющих друг с другом странами. Япония же была отгорожена от мира и, соответственно, не могла принять этот кодекс или выработать свой: феодальные обычаи и взгляды на коллективную ответственность в Японии сохранялись дольше всего и с большим презрением они относились к чужим военнопленным, что особенно проявилось в войнах XIX и XX столетий.
Когда же сами японцы попадали в плен, то как правило впадали в состояние полного отчаяния и самоуничижения или же постепенно проявляли согласие к сотрудничеству с теми, кто захватил их в плен, что при отсутствии отдавшего соответствующие приказание командира ученые объясняют следствием готовности принять позор, а значит, и к любому предательству.
Вся японская военная этика была унаследована от личных взаимоотношений между господином и его вассалом, когда последний расценивал любою атаку на господина как личное оскорбление и стремился покарать обидчика во что бы то ни стало. Все клановые культуры содержали концепцию кровной мести, официальной вендетты, которая в военной культуре Току-гава стала ритуалом с тщательно организованными нормами и процедурами. Воин, чей хозяин стал жертвой любого оскорбления или считал себя таковой, варьировавшегося от процедурной небрежности до грубого слова, от покушения на жизнь до реального убийства, брал на себя обязательство отомстить за поруганную честь своего хозяина, даже если на это требовались долгие годы. Такое обязательство приобретало особую силу в тех случаях, когда хозяина убивали или же заставляли совершить самоубийство. Древнее конфуцианское правило, согласно которому человек не может жить под одним небом с убийцей своего отца, японские законы и обычаи интерпретировали в пользу лидера клана, считавшегося отцом для всех его членов. Отказ от выполнения этого священного обязательства означал полное бесчестье, поскольку если тот, кто сумел за себя отомстить, почитался всеми как человек чести, то слабому человеку, который даже не попытался покарать убийцу своего отца или своего господина, оставалось только бежать из родных мест; с этого момента он подвергался всеобщему презрению. Месть (катаки-ути) считалась свершенной согласно ритуалу лишь после того, как голова врага была положена к ногам хозяина или в случае смерти последнего на его могилу.
Как член буси вассал должен был быть готов служить своему господину главным образом как воин, что требовало от него полного отсутствия страхов и сомнений по поводу использования оружия. Поэтому вся воинская философия построена на концепции полного пренебрежения к собственной безопасности и даже жизни, которую воин, кстати, согласно клятве передавал в распоряжение своего хозяина.
Бусидо предписывало самураю действовать по приказу не раздумывая и не мешкая, его роль была только деятельной – думали «за него» другие люди, в частности, господин. Чтобы помочь воину преодолевать любые мысленные помехи, вызванные естественным страхом смерти, его учили думать о себе как о человеке, чья жизнь не принадлежит ему самому, — излюбленная тема в японской классической литературе, где самурай часто изображается в качестве трагической фигуры, пойманной в сеть культа смерти, к которому он сохраняет слепую преданность независимо от возможных последствий. Бусидо по сути являлось кодексом смерти: воин всегда должен быть готов к внезапному и трагическому концу – вся его жизнь и служба являлись постоянным об этом напоминанием.
Презрительное отношение к смерти воспитывалось у японских воинов с самого детства: детей выставляли на зимний холод и заставляли стойко переносить жару, им поручали сложные задания, отправляли ночью на кладбища и лобные места. Будущий воин должен был выносить физическую боль без малейшего признака эмоций, а всё его обучение сводилось к подготовке к ритуалу сэппуку.
Ритуальное самоубийство, как высшая форма проявления власти человека над собственной судьбой и непоколебимой отваги перед лицом смерти, являлось одной из главных привилегий японских воинов. Оно зарождалось как простой акт самоуничтожения на поле боя, цель которого состояла в том, чтобы не попасть живым в руки врага. Со временем оно переросло в церемонию, совершать которую имели право только члены букё, при этом неукоснительно соблюдая все тонкости этикета, подразумевавшего присутствие помощника и свидетелей, чья основная задача состояла в том, чтобы придать церемонии социальный характер. Причины совершения ритуального самоубийства, не всегда напрямую связанного с желанием воина до самого конца сохранять полную власть над своей судьбой или стремлением последовать за умершим господином, в годы относительного мира, наступившего в эпоху правления дома Токугава, несколько размылись. Так, например, к основным причинам добровольного самоубийства военная классика того времени причисляет чувство вины, вызванное ощущением собственной неадекватности, которое могло быть обусловлено недостойным или небрежным поведением либо ошибкой в выполнении обязательства перед господином. Данная форма самоубийства была известна как со-куиу-си. Другой распространенной причиной самоубийства являлся гнев к врагу, который не мог найти своего выхода (мунэн-бара, фунси). Воин также мог убить себя, чтобы таким образом выразить свой протест несправедливому отношению к себе господина или чтобы заставить его пересмотреть какое-либо решение. Такое самоубийство называлось канси. Среди основных причин недобровольного или вынужденного ритуального самоубийства те же самые источники называют проступок, который воин мог загладить, лишь приняв активное участие в собственном наказании в соответствии с законами, регулирующими его особый статус в обществе. Одной из причин совершения данной церемонии мог быть прямой приказ господина, недовольного действиями своего вассала, хотя он мог отдать его и в том случае, если хотел избавить своего вассала (либо самого себя) от ответственности за какой-то поступок.
На практике члены воинского сословия совершали ритуальное самоубийство при помощи специального лезвия, использовавшегося для разрезания той части тела, которая считалась вместилищем человеческой жизни и источником его энергии, — нижней части живота (хара). Используя свой короткий меч (вакидзаси) на поле боя в ранние периоды, а позднее специальный нож, размер и форма которого могли варьироваться в зависимости от конкретных обстоятельств, воин одним быстрым движением слева направо разрезал себе живот по горизонтальный линии, а затем если у него еще оставалось достаточно сил, делал дополнительный вертикальный разрез, направленный к горлу, либо начав его заново от середины первого, либо просто продолжая его. Цель первого горизонтального разреза изначально состояла в том, чтобы длинным клинком рассечь нервные центры в области позвоночника. Второе дополнительное движение клинка было нацелено на аорту.
Поскольку такая сложная траектория разреза не могла гарантировать быструю смерть, со временем вошло в обычай при совершении этого ритуала использовать постороннюю помощь. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчиненных (если рядом не было специального человека, назначенного властями). Как уже говорилось ранее, его обязанность состояла в том, чтобы обезглавить будущего самоубийцу, после того как последний закончит ритуальный разрез и предложит свою шею. Когда эпоха непрерывной межклановой борьбы ушла в прошлое и военная простота древних обычаев сменилась стремлением к скрупулезному соблюдению сложных правил внешних приличий, его роль постепенно становилась все более значительной, пока он не превратился в формального палача, который часто сносил с плеч голову своей добровольной жертвы, даже не дожидаясь, когда несчастный сам нанесет себе первый удар.
Любой человек, который подобно буси полностью примирился с идеей собственного самоуничтожения, способен превратиться в необычайно опасного воина, всегда готового отдать свою жизнь на поле боя. Получив приказ от своего непосредственного начальника, любой буси, достойный носить такое звание, должен был исполнять его без секундного колебания. Поскольку его противник обладал такой же абсолютной преданностью, то их поединок обычно превращался во взаимное убийство. Потому в крупномасштабных сражениях военачальник часто был вынужден полагаться не столько на доблесть своих воинов, сколько на их численность или, в исключительных случаях, на собственный талант стратега — область, в которой достигли высот лишь немногие из японских лидеров.
Энергия, с которой прекрасно обученные воины раннефеодальной эпохи рвались в бой, стала нарицательной. В мирное время она проявляла себя в высокомерном, презрительном отношении к представителям всех остальных общественных классов, а также в истерической тенденции неадекватно реагировать даже на вымышленные признаки «недостатка уважения» к своей персоне, превращаясь таким образом в хладнокровных убийц. Эти дегенеративные признаки были обусловлены тщетностью и общей бессмысленностью существования самураев, по сути, представлявших собой паразитирующий класс в периоды продолжительного мира, когда представители «угнетенных масс» (то есть все остальные классы) скрывали ненависть и презрение под маской вынужденной услужливости. Подобострастие и услужливость самурая по отношению к своему непосредственному начальнику в клановой структуре представляли собой яркий контраст с его высокомерием и нескрываемым презрением к простолюдинам, которых, согласно статье 71 уголовного кодекса (Осадамэгаки), он имел право разрубить мечом на месте в том случае, если какой-то несчастный, независимо от пола и возраста, вел себя недостаточно уважительно или даже в манере, показавшейся самураю «неожиданной». Однако в целом его привилегированное положение в обществе не могло скрыть того факта, что он тоже стал заложником системы, которая давила на него не меньше, чем на остальных. Поскольку воины «подчинялись неписаному своду сложных церемоний, их свобода была в высшей степени ограничена. Им не дозволялось свободно мыслить и тем более действовать в соответствии со своей собственной волей.
Положение воина в пределах его родного клана или того клана, куда он был определен своим законным господином, оставалось практически неизменным. Только исключительные обстоятельства могли освободить самурая от его обязательств, сделав его воином без хозяина (ронин). Предписания, изданные ещё Хидэёси, жестко ограничивали любые изменения в статусе вассала, и эти положения были еще больще ужесточены Иэясу. Воин, который самовольно развал свои отношения с кланом, не мог быть принят в ряды какого-либо другого клана. Более того, лидеры всех кланов были обязаны вернуть такого самурая к его прежнему хозяину либо ответить перед военными властями за неподчинение закону. В случае, если самурай пытался затеряться среди крестьян, система коллективной ответственности (гонингуми) могла навлечь большие несчастья на ту деревню, где скрывался беглец.
Таким образом, куда бы самурай ни поворачивался, он видел, что все пути закрыты для него, дабы гарантировать, что он будет прочно привязан к позиции, отведенной ему в пределах социума.
По материалам издания «Тайны древних цивилизаций. Самураи» / Ратти О., Уэстбрук А.; пер. с англ. Д. Воронина. - М.: Изд-во Эксмо, 2006. ISBN 5-699-04611-9.
источник