Слэшное.

[Cates]

Вчера от большой ностальгии решила посмотреть советский "Щит и меч". Книгой в детстве зачитывалась, а вот посмотреть фильм от начала до конца мне так и не удавалось. Как кстати и "Семнадцать мгновений весны".
Стала падать в восторженный свун после первых же кадров) Твою мать! Янковский в роли Генриха Шварцкопфа смотрит на своего друга Йоганна Вайса так словно готов оттрахать его прямо в собственной гостиной. А Станислав Любшин, в роли Вайса, появляется в кадре лишь для одного - для того чтобы все мужики в радиусе двух километров пускали бы слюни.
Сначала я решила, что это моя не в меру разыгравшаяся фантазия, но когда к просмотру подключилась сестра и начала комментировать происходящее в духе: "Да трахни его поскорее и покончи с этим", сомнений не осталось. Если уж моя сестра, которая постоянно ворчит на меня за то, что я везде вижу геев, сказала, что мужики на экране явно друг к другу не равнодушны, а от самого фильма просто эманирует гомосятиной, значит так и правда есть.
А Басов с типично еврейской внешностью в роли немецкого офицера смотрится просто смешно.
Ну в общем вечер вчера был насыщенным.

@темы: моя жизнь, как она есть, Кино

Comments

[mart]

ага, симпатия там сквозит в каждом движении, в каждой реплике. А Янковский хорош в любой роли) А вот Любшин там явно уке)

[Cates]

mart, действительно. Мне даже по ним написать захотелось)) Любшин явный уке, согласна))) А мне так понравилась сцена отъезда в германию, когда Вилли шварцкопф смотрит то на Вайсса то на Генриха, от него просто прет желанием поиметь кого то из них

[Iris Lloyd Troy]

Иду качать фильм)))

[Cates]

Iris Lloyd Troy, лучше в он лайн посмотри)))

[Iris Lloyd Troy]

Cates, не, я онлайн не люблю, за компом сидеть привязанной)) мне скачать проще.
Там четыре части, да? Это он?

[Zainka-Gwena]

Не задумывалась "в таком разрезе"
Однако... я бы сказала, они там оба универсалы, а кто кого - зависит от настроения. А вот Вилли - это да. Обоих и с особым смаком.

[Cates]

Iris Lloyd Troy, да четыре части по два часа. Ну почти по два часа) !965 года
Zainka-Gwena, я вообще и предположить не могла что советское кино так на меня подействует) Вилли - да, он там по ходу сэмец. Зубов тож, хотя он там слишком сладкий. Ну мне так кажется.

[Zainka-Gwena]

Cates,

Зубов тож

Киношному Зубову, на мой взгляд не хватает романной безбашенности. Пал Палыч Знаменский прет.

[Cates]

Zainka-Gwena, согласна, но я вот себе Зубова по внешности немножко другим представляла). Бригитта хороша. Жалко мне ее было очень

[Zainka-Gwena]

Cates, да, жалко(

[Cates]

Zainka-Gwena, блин пвп=шку что ли сваять? уж больно вдохновило

[Zainka-Gwena]

Cates, а давай!

[Cates]

Zainka-Gwena, мож и правда попробовать. Не ну а чо - таймлайн - ,Вайс в Берлине, Генрих - пьет
секс по пьяни самое оно

[Zainka-Gwena]

А поутру они проснулись)))

[Cates]

Zainka-Gwena, мне тут неожиданно Вайса жалко стьало) Вот реально попадалово у мужика получится. Советский разведчик, весь такой правильный и вдруг - гей

[Zainka-Gwena]

Cates, а если учесть, что у здорового парня, похоже, минимум 6 лет никого не было вообще... Вот где попадалово)

[Cates]

Zainka-Gwena, ага, с 40 го года повесть начинается.
Но думаю на самом деле все совсем не так было). Вообще я читала книгу и думала - ну почему никого из коллег Вайса не напрягает его "целомудрие". Ведь как ни крути - он в армейской среде вращался, а там походы по девочкам воспринимались спокойно. Хотя, вон у него в Варшаве Эльза для прикрытия была.

[Zainka-Gwena]

Cates, ну да. Теоретически, для коллег Вайса была Эльза в Варшаве, потом, возможно, Нина, которую он официальным образом курировал и был обязан ублажать, была Люся (с обожженным лицом) - в книге Ангелика еще прошлась насчет вкусов Иоганна. Так что прикрыться можно было - мол, да, не жеребец. Начальство ведь отмечало, что он весь из себя такой скромник)))

[Cates]

Zainka-Gwena, ну да я помню, хотя про Люсю с обожженным лицом запамятовала. Но все равно я не представляю как Вайс справлялся все эти годы. Не ну там комсомольскуие принципы и все такое) Но тут уже конечно Кожевников эту тему табуирует как может. Еще бы, он ведь книгу о великом шпионе писал, соответственно какой уж тут секас) Хотя вон Зубов же сделал ребенка Бригитте))))

[Zainka-Gwena]

Cates, Зубов через брак "натурализовался", там все было официально; хотя Алексей переживал, будет ли их брак считаться законным в СССР. Кожевников ему даже немецкое имя не придумал, он для всех "муж фрау Бригитты".
В советской книжке "для юношества" никакого секса, разумеется, не было и быть не могло. А настоящие Вайсы, надо полагать, обходились именно что борделями - кто без жен ездил.
Это как в советских книгах о Зорге - где есть жена Катя, отношения с японкой (Ханако, кажется) сугубо платонические. А если отношения с японкой неплатонические, то русской жены вроде как и нет вообще.

[Cates]

Zainka-Gwena,

Кожевников ему даже немецкое имя не придумал, он для всех "муж фрау Бригитты"

Ну как это - Алоис Хаген. Он же под этим имененм и в кабаре выступал.
А Вайса все равно жалко. Я тут представила какой для него будет шок если он поймет, что интерес уу него в интимном плане больше к мальчикам чем к девочкам. Правильный чекист и тут такое. Вообще это очень интересно. Ведь от того что об этом не говорили, не значит, что этого не было

[Zainka-Gwena]

Cates, это в кино)) А в книге, сколько помнится, Хагеном он звался только в самом начале, еще до того, как Вайс его пристроил к Эльзе в номер. Была там в начале войны какая-то такая история.
А шок будет для обоих: и для правильного чекиста, и для правильного немца, - это не богемный Париж, в Германии за такое в концлагерь отправляли под аплодисменты публики.

[Cates]

Zainka-Gwena, нет насколько я помню Вайс с Зубовым познакомился как раз у Эльзы, собственно Эльза их и познакомила. Это даже по книге так.

в Германии за такое в концлагерь отправляли под аплодисменты публики.

эм, ну честно говоря в узких военных кругах мода на гомосексуальные отношения она всегда сохранялась. Да тот же Рем открыто сожительствовал со своим любовником до того как фюрер штурмовиков прикрыл. Собственно не думаю, что Генриху, как любимцу фюрера и племяннику Шварцкопфа что то бы грозило за такое.

[Zainka-Gwena]

Специально полезла в текст проверить память :-)

*Начало войны, Вайс ранен, попал в госпиталь*

В палате, где лежал Иоганн, появился недавно ефрейтор Алоис Хаген.
Говорили, что пулевое ранение он получил не на фронте, а в Варшаве. Вместе с эсэсовскими ребятами он преследовал партизан в городе. Одному из красных все-таки удалось скрыться. Хагену он сделал в ноге дырку, когда тот его уже почти настиг. Иоганн слышал, как эсэсовцы, доставившие в госпиталь ефрейтора, расхваливали храбрость Хагена, проявленную им во время преследования партизана.
Этот Хаген был идеальным образцом нордического типа арийца. Атлетического сложения, с длинным лицом, светлыми, холодными глазами. Держал он себя вызывающе нагло. Влюбленный в себя, как Нарцисс, он без конца смотрелся в зеркальце, капризно требовал, чтобы его особо тщательно лечили, добивался повышенного рациона и не разрешал закрывать форточку, чтобы в палате всегда был приток свежего воздуха.
Часто у койки Хагена раздавался женский смех. Он любезничал с сестрами, сиделками, лаборантками — всех женщин, независимо от возраста, называл сильфидами. Считал это "прусским комплиментом".
**
Особенно часто Хаген делал "прусские комплименты" обер-медсестре фрейлейн Эльфриде, которая гордо, как шлем, носила копну своих рыжих волос. Халат в обтяжку столь выгодно подчеркивал все женские прелести обер-медсестры, что у некоторых солдат при взгляде на нее бледнели носы.
Хаген громко объявил фрейлейн Эльфриде, что, повинуясь воле фюрера, он готов выполнить свой долг — умножить с ее помощью число настоящих арийцев. Прищурясь, оглядел ее и строго сказал:
— Да, пожалуй, нам стоит поработать для фатерланда. — И приказал: — Вы мне напомните об этом, когда я буду уже на ногах.
Он так повелительно обращался с Эльфридой, что та по его требованию, вопреки правилам, принесла ему в палату мундир и все снаряжение.
Хаген совершенно спокойно повесил китель на спинку стула. Сапоги поставил под койку, бриджи аккуратно положил под матрац, а парабеллум, небрежно оглядев, сунул под подушку. Объяснил не столько Эльфриде, сколько своему соседу по койке, страдающему колитом сотруднику роты пропаганды, который не раз упрекал Хагена, что тот совсем не читает.
— "Как только я слышу слово "интеллект", — Хаген цитировал Ганса Иоста, руководителя фашистской палаты по делам литературы, — моя рука тянется к спусковому крючку пистолета". — И, не отводя мертвенно-прозрачных глаз от тощего лица фашистского пропагандиста, похлопал по подушке, под которую сунул парабеллум.
Этот прусский красавец, наглец вызывал у Иоганна дрожь ненависти. Он старался поменьше бывать в палате, хоть ему и трудно было надолго покидать постель. Он уходил в коридор и часами оставался там, только бы не видеть омерзительно красивого лица Хагена, не слышать его голоса, его хвастливых рассуждений.
По-видимому, Иоганн тоже не вызывал у Хагена симпатии. Правда, когда какой-то генерал в сопровождении свиты посетил госпиталь, и ему представили Хагена, и генерал любовался Хагеном, как породистой лошадью, и Хаген, как лошадь, хвастливо демонстрировал себя, ибо все в нем было по арийскому экстерьеру, по пропорциям соответствующей таблицы, Хаген доложил, что ефрейтор Вайс — тоже отличный экземпляр арийца, хоть и несколько помельче. И Вайс тоже удостоился благосклонного генеральского кивка.
Иоганн заметил, что Хаген исподтишка наблюдает за ним и, завязав беседу, не столько вдумывается в слова, которые произносит Вайс, сколько внимательно вслушивается в то, как он эти слова произносит.
И Вайс, со своей стороны, украдкой тоже пристально наблюдал за Хагеном. Лицо прусака всегда оставалось недвижным, мраморно-холодным, а вот зрачки... Следя за выражением глаз Хагена, Вайс заметил, что его зрачки то расширяются, то сужаются, хотя освещение палаты не менялось. Значит, пустая болтовня с Вайсом чем-то возбуждает, волнует Хагена. Чем же?
Вайс держал себя с предельной настороженностью. И скоро убедился, что и Хаген также настороженно относится к нему. Хаген совсем поправился, ходил по палате и коридорам. Очевидно, его не выписывали из госпиталя потому, что обер-медсестра приняла меры, чтобы подольше задержать здесь этого красавчика с фигурой Аполлона и волнистыми белокурыми волосами, которые он иногда милостиво разрешал ей причесывать. Возможно, он выполнил свое обещание, Эльфрида теперь, млея от счастья, с рабской покорностью выполняла все, что шепотом приказывал ей этот проходимец.
Иоганн уже давно мог ходить, но был очень слаб и, чтобы быстрее окрепнуть, стал тайком заниматься зарядкой по утрам, когда все еще спали. И попался.
Однажды он, как обычно, в предутренних сумерках старательно делал на своей койке гимнастические упражнения, и вдруг его охватило ощущение какой-то неведомой опасности. Иоганн замер и тут же встретился взглядом с Хагеном: тот тоже не спал, лежал, опираясь на локоть, и внимательно следил за Иоганном. Лицо его было суровым, но не презрительным, нет, скорее, пожалуй, дружелюбным.
Иоганн, испытывая непонятное смятение, отвернулся к стене, закрыл глаза..
Весь день Хаген не обращал на Иоганна внимания. А вечером, когда курил у открытой форточки, вдруг сказал ему с какой-то многозначительной интонацией:
— Вайс, закури-ка офицерскую сигарету. Я хочу повысить тебя в звании. — И протянул сигареты.
Иоганн подошел, наклонился, чтобы вытащить сигарету из пачки, но Хаген в этот момент почему-то резко поднял руку, в которой держал сигареты, прижал к плечу. Вайс недоуменно уставился на Хагена, и в ответ тот отчетливо и сердито прошептал по-русски:
— Зарядка не та. Система упражнений у немцев, возможно, другая... — Похлопал Вайса по плечу, спросил громко: — Ну что? Скоро будем лакомиться в Москве славянками?.. — Расхохотался. — У них, говорят, обувь сплетена из коры. Представляю их ножищи!
В палату вошла обер-медсестра. Хаген шагнул к ней, небрежно подставил выбритую щеку. Эльфрида благоговейно приложилась к ней губами, засияла всем своим сытым, молочно-белым лицом.
После этого случая Хаген избегал не только говорить с Вайсом, но и встречаться с ним взглядом, даже не смотрел в его сторону.
Кто же он, этот Хаген? Провокатор, которому поручено изобличить Вайса и передать гестапо? Значит, Хаген или опытный шпион, или...
Сколько ни размышлял Иоганн, как ни наблюдал за Хагеном, установить он ничего не мог и жил теперь в постоянном тревожном ожидании.
Хаген уходил с вечера, возвращался в палату на рассвете и спал до обеда. И Эльфрида, откинув всякий стыд, требовала, чтобы все соблюдали полную тишину, когда спит ефрейтор Хаген.
Так прошла неделя. И тут Хаген вдруг сказал Иоганну, что его Эльфрида добыла коньяк и приглашает их обоих поужинать.
Вечером он без стука открыл дверь в комнату Эльфриды, она с нетерпением ждала за накрытым столом. Уселись. Эльфрида с молитвенным благоговением смотрела на своего повелителя, который командовал здесь так, как ефрейтор командует солдатами на плацу. Но, выпив, Хаген смягчился и, положив руку на колено Эльфриды, с томной нежностью разрешил ей перебирать его пальцы. А сам предался воспоминаниям, растроганно вспоминал школьные годы. Он рассказывал о своем учителе Клаусе, высмеивал его привычки, манеру разговаривать, поучать, повторял его любимые изречения. И громко хохотал, но при этом серьезно поглядывал на Вайса, словно ожидая от него чего-то, словно Иоганн должен что-то понять.
И вдруг Иоганн понял. Вовсе не о каком-то там Клаусе говорит Хаген, а о начальнике отдела Барышеве. Ну да, о нем! Ведь это его манеры и привычки. Он всегда режет сигарету пополам, чтобы меньше курить. У него когда-то было прострелено легкое. И это же его афоризм: "Вечными бывают только автоматические ручки, но и те отказывают, когда нужно расписаться в получении выговора". Он всегда говорит: "Понятие долга — это и сумма, которую ты занял и должен вернуть, и то, что ты обязан сделать, чтобы быть человеком, а не просто фигурой с погонами". А это его самое любимое: "Посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер..."
Иоганн взволнованно, радостно даже перебил Хагена и заключил:
— "Посеешь характер — пожнешь судьбу".
Но Хагену не понравилась чрезмерная поспешность Иоганна. Взглянув исподлобья, он предложил:
— Давай пить. — И упрекнул Эльфриду: — Могла бы пригласить какую-нибудь, хотя бы фольксдойч. А то сидит ефрейтор, глядя на тебя, облизывается.
Эльфрида поспешно вскочила. Хаген удержал ее:
— Ладно уж, в следующий раз...
Через некоторое время, почувствовав себя лишним, Иоганн поднялся из-за стола. Хаген сказал:
— Подожди, вернемся в палату вместе.
Потом они вдвоем ходили по госпитальному двору: солдат внутренней охраны, которому Хаген отдал недопитый коньяк, разрешил им погулять.
Алексей Зубов принадлежал к тем счастливым натурам, чье душевное здоровье уже само по себе окрашивает жизнь в радужные тона.

[Zainka-Gwena]

Но, выслушав Зубова, Белов не одобрил многое из того, что тот успел совершить.
— Извини, — сказал насмешливо Зубов, — я человек справедливый. Чего заслужили, за то и получили.
Белов посмотрел на небо, светящееся кристаллами звезд, на бледное лицо Зубова с жесткими морщинами в углах рта. Спросил задумчиво:
— А когда война кончится? Ты кем будешь?
Зубов опустил глаза, ковырнул носком ботинка землю, сказал угрюмо:
— По всей вероятности, почвой, на которой будет что-нибудь расти такое подходящее. — И тут же предупредил: — Но, пока я жив, я временно бессмертный. Такая у меня позиция. С нее я и стреляю.
— Один ты.
— Верно, солист, — сказал Зубов, — выступаю без хора.
— Нельзя об этом так говорить.
— А как можно? Как? — рассердился Зубов. — Нет таких слов, чтобы об этом говорить. Нет, и не надо надеяться, что их никогда потом не будет.
— Но мы-то будем!
— Мы будем. Правильно. А насчет себя и тебя не уверен. Такое обязательство на себя не беру — выжить.
На госпитальном дворе лежала черная, мертвая, опавшая листва каштанов, с крыши капало. Эти тяжелые холодные увесистые капли словно отстукивали время. Небо было серым, тяжелым, низким. Возле дощатого сарая стояли гробы, накрытые брезентом.
Поеживаясь, Зубов сказал:
— Ну, пошли. Зябко, боюсь, простужусь. Болеть глупо. Мне здесь каждый час моей жизни дорог. — И добавил заботливо: — И ты себя должен беречь, даже, может быть, больше, чем я себя.
Вернувшись в палату, они молча улеглись на свои койки.
Итак, о Вайсе Алексей Зубов узнал от Бруно. Барышев прочел цикл лекций в школе пограничников.
Теперь Зубову нужно уходить. Гестаповцы уже наведывались в госпиталь, но Эльфрида не хочет отпускать его. Он сказал ей, чтобы она составила акт о его смерти. Ни к чему оставлять за собой следы.
Вайс дал Зубову явку в Варшаве. Спросил:
— Запомнил?
Зубов сказал, обидевшись на такой вопрос:
— Возможно... — И протянул руку.
— Уходишь?
Зубов кивнул.
Отсутствие Хагена обнаружилось только к вечеру.

[Zainka-Gwena]

Что до гомосексуальных отношений, то, ИМХО, спокойное отношение к собственной ориентации мог себе позволить выросший в другую эпоху ветеран, вроде Рема, и то поначалу, а не сильно неуверенный в себе и истеричный мальчик. Для такого мальчика это могло стать гораздо большим шоком, чем для мальчика чекистского, психологически готового к тому, что придется мараться в самой разной грязи. Проблема тут скорее в том, чтобы убедить себя, что произошедшее - не грязь, а нечто вполне допустимое.
Хотя Иоганну, вероятно, было бы не до собственных переживаний - пришлось бы успокаивать устроившего истерику Генриха, а за это время и сам успокоился бы

[Cates]

Zainka-Gwena, я совсем забыла про госпиталь!!!!!!!!! Верно они же с Йоганном в одной пвлате валялись!
Блин, Йоганн успокаивающий Генриха!)))) Думаю так оно и будет) Вообще мне Генрих по книге каким то неуверенным в себе показался. И я его переметничество всегда как-то двояко оценивала. Все-таки, в сущности, он - изменник. Что бы там ни было. Он перешел на сторону врага. И сделал это не по каким то идеологическим соображениям - а из желания дяде Вилли отомстить

[Zainka-Gwena]

Cates, я их воспринимаю в первую очередь по книге, фильм для меня иллюстрация, поэтому Иоганн в этой паре однозначно сильнее, да и умнее, наверное)) Генрих поначалу настоящий слабак и истерик, успокаивается только рядом с Иоганном.
Насчет предательства - сложный вопрос. Там же, помнится, были проблемы с убийством отца, и Иоганн Генриху целую лекцию читал, о том, что мстить надо не лично дяде Вилли, а всей системе, которая Вилли вознесла и к убийству подтолкнула. К тому же, отчасти нервные срывы Генриха, наверное, объяснялись внутренним неприятием того, что творилось вокруг. Он же к дяде потянулся, потому что считал, что отца убили русские, и хотел отомстить им.

[Cates]

Zainka-Gwena, я книгу читала давно. А вот фильм только недавно посмотрела. И то на четвертую серию меня не хватило

[Zainka-Gwena]

Cates, я и читала, и смотрела давно, но я понравившиеся тексты обычно хорошо запоминаю. Дигитал